ИСПАНСКАЯ ПРОГРАММА

ИСПАНСКАЯ ПРОГРАММА. Песни на стихи Ф.Гарсиа Лорки (1983-2011)

«Испанская программа» - та, с которой, собственно, и началась группа «Невидимки» (январь 2000). Постоянную основу группы составили Андрей Крыгин (соло-гитара), Аля Сорокина (бэк-вокал) и Оксо (акустическая гитара, вокал). Все трое очень любили Лорку, а также Испанию, испанский язык. Аранжировки с участием соло испанской гитары были сделаны в этом изначальном составе.

Песни из «Испанского альбома» сначала записывались в 2002-2003 годах у Павла Щепетова (группа «Люмены») и сводилась Аркадием Голубковым. Впоследствии «Невидимки» в составе: Оксо, Аля Сорокина, Бобер — Сергей Соколов (перкуссия), Бубер (джамбей), Ян Штраль — Аркадий Голубков (бас) играли эту же программу в более «клубном», полуэлектрическом варианте.
А с 2009 года песни на стихи Лорки становятся основой программы образовавшейся в этом же году группы «Оксо и Эспанцы». Летом 2009-го Александром Костаревым был записан альбом «Lorca live» в «Costarev Caverne», сведен и выпущен в 2010-м году издательством «Выргород». Это первый альбом «Эспанцев».
.

1. Девушка («Деревцо») (октябрь 1983)
2. Лучники (6.03.84 – ноябрь 1989)
3. Заря (7.04.86 – 88)
4. Сомнамбулический романс (апрель 1986 – март 1989)
5. Ай! (июнь 1988)
6. Romance de la luna, luna («Романс о луне, луне», на испанском языке) (25.03.89)
7. Ire a Santyago («Поеду в Сантьяго», на испанском языке) (26.03.89)
8. Балладилья о трех реках (2.04.89)
9. Морячки («Ночная песня андалузских моряков) (13-20.04.89)
10. Эхо («На мотив ночи») (апрель 1989)
11. Селенье (8.05.89)
12. Дождик в Сантьяго («Мадригал городу Сантьяго») (30.11.89)
13. Венский вальс («Маленький венский вальс») (26.09.92)
14. Сан-Габриэль («Сан-Габриэль. Севилья») (1993-1994)
15. Сан-Мигель («Сан-Мигель. Гранада») (1994)
16. Поэты («В этой книге всю душу я хотел бы оставить...» (1994(?))
17. Флюгер (1995)
18. Вальс на ветвях (2001-2002)
19. Касыда (инструментал) (2003)
20. Танец («Танец петенеры») (май 2004)
21. Осенняя песня (май 2008)
22. Мальчик («Немой мальчик») (май 2008)
23. Карусель (лето 2008)

наше с Алей старое концертное исполнение.
Ire a Santyago
Ночная песня Андалузских моряков и Заря


Тексты песен:

Девушка (Деревцо)
(Перевод А.Гелескула)

Деревце, деревцо
к засухе зацвело.

Девушка к роще масличной
шла вечереюшим полем,
и обнимал ее ветер,
ветреный друг колоколен.

На андалузских лошадках
ехало четверо конных,
пыль оседала на куртках,
на голубых и зеленых.
"Едем, красавица, в Кордову!"
Девушка им ни слова.

Три молодых матадора
с горного шли перевала,
шелк отливал апельсином,
сталь серебром отливала.
"Едем, красотка, в Севилью!"
Девушка им ни слова.

Когда опустился вечер,
лиловою мглой омытый,
юноша вынес из сада розы
и лунные мирты.
"Радость, идем в Гранаду!"
И снова в ответ ни слова.

Осталась девушка в поле
стоять оливой в тумане,
и ветер серые руки
сомкнул на девичьем стане.

Деревце, деревцо к засухе зацвело.


Лучники
(Из цикла "Стихи о канте хондо" ("Поэма о саэте"). Перевод А.Гелескула)

1
Дорогами глухими
идут они в Севилью.
К тебе, Гвадалквивир.

Плащи за их плечами -
как сломанные крылья.
О мой Гвадалквивир!

2
Из дальних стран печали
идут они веками.
К тебе, Гвадалквивир.

И входят в лабиринты
любви, стекла и камня.
О мой Гвадалквивир!


Заря
(Из цикла "Стихи о канте хондо". ("Поэма о солеа"). Перевод Инны Тыняновой)

Колоколам Кордовы
зорька рада.
В колокола звонкие
бей, Гранада.

Колокола слушают из тумана
андалузские девушки
утром рано
и встречают рассветные перезвоны,
запевая заветные
песни-стоны.

Все девчонки Испании
с тонкой ножкой,
что на звездочки ранние
глядят в окошко
и под шалями зыбкими в час прогулки
освещают улыбками
переулки.
Ах, колоколам Кордовы
зорька рада,
ах, в колокола звонкие
бей, Гранада!


Сомнамбулический романс
(Из цикла "Цыганское романсеро". Перевод А.Гелескула)

Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.

Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.

Любовь моя, цвет зеленый.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с нее глаз не сводит -
и только она не видит.

Любовь моя, цвет зеленый.
Смолистая тень густеет.
Серебряный иней звездный
дорогу рассвету стелет.

Смоковница чистит ветер
наждачной своей листвою.
Гора одичалой кошкой
встает, ощетиня хвою.

Но кто придет? И откуда?
Навеки все опустело -
и снится горькое море
ее зеленому телу.

- Земляк, я отдать согласен
коня за ее изголовье,
за зеркало нож с насечкой
и сбрую за эту кровлю.

Земляк, я из дальней Кабры
иду, истекая кровью.
- Будь воля на то моя,
была бы и речь недолгой.
Да я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.

- Земляк, на родной кровати
с голландскою простынею
хочу умереть, как люди,
оплаканные роднею.

Не видишь ты эту рану
от горла и до ключицы?
- Все кровью пропахло, парень,
и кровью твоей сочится,

А грудь твоя в темных розах
и смертной полна истомой.
Но я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.

- Так дай хотя бы подняться
к высоким этим перилам!
О, дайте, дайте подняться
к зеленым этим перилам,
к перилам лунного света
над гулом моря унылым! ...

И поднялись они оба
к этим перилам зеленым.
И след остался кровавый.
И был от слез он соленым.

Фонарики тусклой жестью
блестели в рассветной рани.
И сотней стеклянных бубнов
был утренний сон изранен.

Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
И вот уже два цыгана
стоят у перил железных.

Полынью, мятой и желчью
дохнуло с дальнего кряжа.
Где же, земляк, она, - где же
горькая девушка наша?

Столько ночей дожидалась!
Столько ночей серебрило
темные косы, и тело,
и ледяные перила!

С зеленого дна бассейна,
качаясь, она глядела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Баюкала зыбь цыганку,
и льдинка луны блестела.

...А ночь была задушевной,
как тихий двор голубиный,
когда патруль полупьяный
вбежал, сорвав карабины...

Любовь моя, цвет зеленый,
зеленого ветра всплески,
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.


Ай!
(Из цикла "Стихи о канте хондо" ("Поэма о солеа"). Перевод М.Самаева)

Крик оставляет в ветре
тень кипариса.

(Оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)

Ведь все разбито,
Одно молчанье со мною

(Оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)

Тьму горизонта
обгладывают костры.

(Я же сказал вам: оставьте,
оставьте в поле меня, среди мрака -
плакать.)


Romance de la luna, luna
("Романс о луне, луне". Из цикла "Цыганское романсеро". Перевод А.Гелескула)

La luna vino a la fragua con su polisón de nardos. El niño la mira mira. El niño la está mirando. En el aire conmovido mueve la luna sus brazos y enseña, lúbrica y pura, sus senos de duro estaño. - Huye luna, luna, luna. Si vinieran los gitanos, harían con tu corazón collares y anillos blancos. - Niño, déjame que baile. Cuando vengan los gitanos, te encontrarán sobre el yunque con los ojillos cerrados. - Huye luna, luna, luna, que ya siento sus caballos. - Niño, déjame, no pises, mi blancor almidonado. El jinete se acercaba tocando el tambor del llano. Dentro de la fragua el niño tiene los ojos cerrados. Por el olivar venían, bronce y sueño, los gitanos. Las cabezas levantadas y los ojos entornados. ¡Cómo canta la zumaya, ay cómo canta en el árbol! Por el cielo va la luna con un niño de la mano. Dentro de la fragua lloran, dando gritos, los gitanos. El aire la vela, vela. el aire la está velando.

Луна в жасминовой шали Явилась в кузню к цыганам. И сморит, смотрит ребенок, И смутен взгляд мальчугана. Луна закинула руки И дразнит ветер полночный Своей оловянной грудью, Бесстыдной и непорочной. - Луна, луна моя, скройся! Если вернутся цыгане, Возьмут они твое сердце И серебра начеканят. - Не бойся, мальчик, не бойся, Взгляни, хорош ли мой танец! Когда вернутся цыгане, Ты будешь спать и не встанешь. - Луна, луна моя, скройся! Мне конь почудился дальний. - Не трогай, мальчик, не трогай Моей прохлады крахмальной! Летит по дороге всадник И бьет в барабан округи. На ледяной наковальне Сложены детские руки. Прикрыв горделиво веки, Покачиваясь в тумане, Из-за олив выходят Бронза и сон - цыгане. Где-то сова зарыдала - Так безутешно и тонко! За ручку в темное небо Луна уводит ребенка. Вскрикнули в кузне цыгане, Эхо проплакало в чащах... А ветры пели и пели За упокой уходящих.

Ire a Santyago
Поеду в Сантъяго (сон кубинских негров)
(соном называется кубинская песенная форма, а не процесс спанья)

Quando llege la luna llena Ire a Santyago de Cuba Ire a Santyago En un coche de aguas negras Ire a Santyago Cantaran los techos de palmera Ire a Santyago Quando la palma quere ser siguena Ire a Santyago Y quando quiere ser meduza el platano Ire a Santyago Con la rubia cabeza de Fonseca Ire a Santyago Y con el rosa de Romeo y Julieta Ire a Santyago Mar de papel y plata de monedas Ire a Santyago O, Cuba! O, rythmo de semillas secas Ire a Santyago O, cintura callente y gota de madera Ire a Santyago Arpha de troncos vivos Cayman, flor de tabaco Ire a Santyago Siempre dije que you iria a Santyago En un coche de agua negra Ire a Santyago Briza y color en las ruedas Ire a Santyago Mi coral en la tinebla Ire a Santyago El mar ahogado en l'arena Ire a Santyago Color blanco, fruta muerta Ire a Santyago O, bovino frescor de canavera! O, Cuba! O, curva de suspiro y barro! Ire a Santyago

Если ночь будет лунной, поеду в Сантьяго-де-Куба, поеду в Сантьяго. Запрягу вороные буруны и поеду в Сантьяго. Заколышется лунное пламя. Поеду в Сантьяго. Когда пальмы замрут журавлями, поеду в Сантьяго. Когда станет медузой коряга, поеду в Сантьяго. Поеду в Сантьяго с Фонсекою рыжеволосым. Поеду в Сантьяго. К Ромео, Джульетте и розам поеду в Сантьяго. О Куба! О, ритмы сухого гороха! Поеду в Сантьяго. О, гибкое пламя, зеленая кроха! Поеду в Сантьяго. Кайманы. Табак. Тростниковые струны. Поеду в Сантьяго. Ведь я говорил, что поеду в Сантьяго - запрягу вороные буруны и поеду в Сантьяго. Шпоры бриза и рома. Поеду в Сантьяго. Кораллы и дрема. Поеду в Сантьяго. Песок и прилив бездыханный. Поеду в Сантьяго. Белый зной. Восковые бананы. Поеду в Сантьяго. Зеленый твой сахар, О, Куба! О, радуга вздоха и праха! Поеду в Сантьяго.

Балладилья о трех реках
(Из цикла «Стихи о канте хондо». Перевод В.Столбова)

Гвадалквивир струится
в тени садов апельсинных.
Твои две реки, Гранада,
бегут от снегов в долины.

Ах, любовь,
ты исчезла навеки!

В кудрях у Гвадалквивира
пламенеют цветы граната.
Одна - кровью, другая - слезами
льются реки твои, Гранада.

Ах, любовь,
ты прошла, словно ветер!

Проложены по Севилье
для парусников дороги.
По рекам твоим, Гранада,
плавают только вздохи.

Ах, любовь,
ты исчезла навеки!

Гвадалквивир... Колокольня
и ветер в саду лимонном.
Дауро, Хениль, часовенки
мертвые над затоном.

Ах, любовь.
ты прошла, словно ветер!

Но разве уносят реки
огни болотные горя?

Ах, любовь,
ты исчезла навеки!

Они апельсины и мирты
несут в андалузское море.

Ах, любовь,
ты прошла, словно ветер!


Ночная песня андалузских моряков
(Перевод Н.Ванханен)

От Кадиса к Гибралтару
пути-дороги неплохи!
В морскую волну недаром
ронял я тяжкие вздохи.

Ай, девушка, ай, краса,
за Малагой паруса!

Из Кадиса путь к Севилье.
Тепло здесь рощам лимонным!
Они мой путь проследили
по вздохам неутаенным.

Аи, девушка, аи, краса,
за Малагой паруса!

Пока впереди Кармона,
ножей не пускают в дело,
но месяцем заостренным
изранено ветра тело.

Эй, парень, слушай меня:
уносят волны коня!

Соленый путь позади.
Любовь - я забыл ее.
Забытое мной найди –
отыщешь сердце мое.

Эй, парень, слушай меня:
уносят волны коня!

Мой Кадис, ни шагу вниз
моря за твоей спиной!
Севилья, к небу тянись
да бойся воды речной!

Ай, девушка, ай, краса!
Ай, парень, ай, паренек!
Немало путей-дорог,
полощутся паруса,
да берег насквозь продрог.


Эхо
("На мотив ночи". Перевод Б.Дубина)

Страшно мне туманов затканного луга
И сырых обочин с палою листвою.
Если задремлю я, разбуди, подруга
Отогрей дыханьем сердце неживое

Что за эхо дошло, и откуда?
Это ветер в стекло, мое чудо!

Нес тебе мониста, где горели зори,
Что же на дороге брошен, обделенный?
Без тебя и птица высохнет от горя,
И не брызнет соком виноград зеленый!

Что за эхо дошло, и откуда?
Это ветер в стекло, мое чудо!

И никто не скажет, сказка снеговая,
Как тебя любил я на рассвете мглистом,
Когда моросило, не переставая,
И сползали звезды по ветвям безлистым.

Что за эхо дошло, и откуда?
Это ветер в стекло, мое чудо!


Селенье
(Из цикла "Стихи о канте хондо" (Поэма о солеа). Перевод М.Цветаевой)

На темени горном,
на темени голом -
часовня.
В жемчужные воды
столетние никнут
маслины.

Расходятся люди в плащах,
а на башне
вращается флюгер.
Вращается денно,
вращается нощно,
вращается вечно.

О, где-то затерянное селенье
в моей Андалузии
слезной...


Дождик в Сантьяго
(Мадригал городу Сантьяго)
(Из цикла «Шесть стихотворений по-галисийски». Перевод Ф.Кельина)

Дождик идет в Сантьяго,
сердце любовью полно.
Белой камелией в небе
светится солнца пятно.

Дождик идет в Сантьяго:
ночи такие темны.
Трав серебро и грезы
лик закрывают луны.

Видишь, на камни улиц
падает тонкий хрусталь.
Видишь, как шлет тебе море
с ветром и мглу и печаль.

Шлет их тебе твое море,
солнцем Сантьяго забыт;
только с утра в моем сердце
капля дождя звенит.


Венский вальс
(«Маленький венский вальс». Из цикла «Поэт в Нью-Йорке». Перевод А.Гелескула)

Десять девушек едут Веной
Плачет смерть на груди гуляки
Есть там лес голубиных чучел
И заря в антикварном мраке.
Есть там залы, где сотни окон
И за ними деревьев купы...
О, возьми этот вальс,
Этот вальс, закусивший губы.

Этот вальс, этот вальс,
Полный смерти, мольбы и вина,
Где шелками играет волна.

Я люблю, я люблю, я люблю,
Я люблю тебя там, на луне,
И с увядшею книгой в окне,
И в укромном гнезде маргаритки,
И в том танце, что снится улитке...
Так порадуй теплом
Этот вальс с перебитым крылом.

Есть три зеркала в венском зале,
Где губам твоим вторят дали.
Смерть играет на клавесине,
И танцующих красят синим,
И на слезы наводит глянец...
А над городом - тени пьяниц...
О, возьми этот вальс,
На руках умирающий танец.

Я люблю, я люблю, мое чудо,
Я люблю тебя вечно и всюду,
И на крыше, где детство мне снится,
И когда ты поднимешь ресницы,
А за ними, в серебряной стуже,
Старой Венгрии звезды пастушьи,
И ягнята, и лилии льда...
О возьми этот вальс,
Этот вальс "Я люблю навсегда".

Я с тобой танцевать буду в Вене
Вкарнавальном наряде реки,
В домино из воды и тени.
Как темны мои тростники!..
А потом прощальной данью
Я оставлю эхо дыханья
В фотографиях и флюгерах,
Поцелуи сложу перед дверью -
И волнам твоей поступи вверю
Ленты вальса, скрипку и прах





Сан-Габриэль
(Сан-Габриэль. Севилья)
(Из цикла «Цыганское романсеро». Перевод А.Гелескула)

I
Высокий и узкобедрый,
стройней тростников лагуны,
идет он, кутая тенью
глаза и грустные губы;
поют горячие вены
серебряною струною,
а кожа в ночи мерцает,
как яблоки под луною.
И туфли мерно роняют
в туманы лунных цветений
два такта грустных и кратких
как траур облачной тени.
И нет ему в мире равных -
ни пальмы в песках кочевий,
ни короля на троне,
ни в небе звезды вечерней.
Когда над яшмовой грудью
лицо он клонит в моленье,
ночь на равнину выходит,
чтобы упасть на колени.
И недруга ив плакучих,
властителя бликов лунных,
архангела Габриэля
в ночи заклинают струны.
- Когда в материнском лоне
послышится плач дитяти,
припомни цыган бродячих,
тебе подаривших платье!

II
Анунсиасьон де лос Рейес
за городской стеною
встречает его, одета
лохмотьями и луною.

И с лилией и улыбкой
перед нею в поклоне плавном
предстал Габриэль - архангел,
Хиральды прекрасный правнук.
Таинственные цикады
по бисеру замерцали.
А звезды по небосклону
рассыпались бубенцами.

- О Сан-Габриэль, к порогу
меня пригвоздило счастьем!
Сиянье твое жасмином
скользит по моим запястьям.
- С миром, Анунсиасьон,
о смуглое чудо света!
Дитя у тебя родится
прекрасней ночного ветра.

- Ай, свет мой, Габриэлильо!
Ай, Сан-Габриэль пресветлый!
Заткать бы мне твое ложе
гвоздикой и горицветом!
- С миром, Анунсиасьон,
звезда под бедным нарядом!
Найдешь ты в груди сыновней
три раны с родинкой рядом.

- Ай, свет мой, Габриэлильо!
Ай, Сан-Габриэль пресветлый!
Как ноет под левой грудью,
теплом молока согретой!
- С миром, Анунсиасьон,
о мать царей и пророчиц!
В дороге светят цыганам
твои горючие очи.

Дитя запевает в лоне
у матери изумленной.
Дрожит в голосочке песня
миндалинкою зеленой.
Архангел восходит в небо
ступенями сонных улиц...
А звезды на небосклоне в бессмертники обернулись.


Сан-Мигель
(Сан-Мигель. Гранада)
(Из цикла «Цыганское романсеро». Перевод А.Гелескула)

Склоны, склоны, и склоны -
и на горах полусонных
мулы и тени от мулов,
грузные, словно подсолнух.

В вечных потемках ущелий
взгляд их теряется грустно.
Хрустом соленых рассветов
льются воздушные русла.

У белогривого неба
ртутные очи померкли,
дав холодеющей тени
успокоение смерти.

В холод закутались реки,
чтобы никто их не тронул.
Дикие голые реки,
склоны, и склоны, и склоны...

Вверху на башне старинной
в узорах дикого хмеля
гирляндой свеч опоясан
высокий стан Сан-Мигеля.
В окне своей голубятни
по знаку ночи совиной
ручной архангел рядится
в пернатый гнев соловьиный.
Дыша цветочным настоем,
в тоске по свежим полянам
эфеб трехтысячной ночи
поет в ковчеге стеклянном.

Танцует ночное море
поэму балконов лунных.
Сменила тростник на шепот
луна в золотых лагунах.

Девчонки, грызя орехи,
идут по камням нагретым.
Во мраке крупы купальщиц
Подобны медным планетам.
Гуляет знать городская,
и дамы с грустною миной,
смуглея, бредят ночами
своей поры соловьиной.
И в час полуночной мессы,
слепой, лимонный и хилый,
мужчин и женщин с амвона
корит епископ Манилы.

Один Сан-Мигель на башне
покоится среди мрака,
унизанный зеркалами
и знаками зодиака, -
владыка нечетных чисел
и горних миров небесных
в берберском очарованье заклятий и арабесок.


Поэты
(Это - пролог) (перевод О.Савича)

В этой книге всю душу
я хотел бы оставить.
Эта книга со мною
на пейзажи смотрела
и святые часы прожила.

Как больно за книги!
Нам дают они в руки
и розы, и звезды,
и медленно сами уходят.

Как томительно видеть
те страданья и муки,
которыми сердце
свой алтарь украшает!

Видеть призраки жизней,
что проходят - и тают,
обнаженное сердце
на бескрылом Пегасе;

видеть жизнь, видеть смерть,
видеть синтез вселенной:
встречаясь в пространстве,
сливаются вместе они.

Стихотворная книга -
это мертвая осень;
стихи - это черные листья
на белой земле,

а читающий голос -
дуновение ветра:
он стихи погружает
в грудь людей, как в пространство.

Поэт - это дерево
с плодами печали:
оно плачет над тем,
что любит, а листья увяли.

Поэт - это медиум
природы и жизни, -
их величие он раскрывает
при помощи слов.

Поэт понимает
все, что непонятно,
и ненависть противоречий
называет он дружбой.

Он знает: все тропы
равно невозможны,
и поэтому ночью
по ним он спокойно идет.

По книгам стихов,
среди роз кровавых,
печально проходят
извечные караваны;

они родили поэта,
и он вечерами плачет,
окруженный созданьями
собственных вымыслов.

Поэзия - горечь,
мед небесный, - он брызжет
из невидимых ульев,
где трудятся души.

Она - невозможность,
что внезапно возможна.
Это арфа, но струны -
пламена и сердца.

Она - жизнь, по которой
мы проходим с тоскою,
надеясь, что кормчий
без руля проведет наш корабль.

Стихотворные книги -
это звезды, что в строгой
тишине проплывают
по стране пустоты
и пишут на небе
серебром свои строки.

О глубокое горе -
и навек, без исхода!
О страдальческий голос
поющих поэтов!

Я хотел бы оставить
в этой книге всю душу...


Флюгер
(Из цикла «Книга стихов». Перевод Я. Серпина)

Ветер, летящий с юга,
ветер, знойный и смуглый,
моего ты касаешься тела
и приносить мне,
крылья раскинув,
зерна взглядов, налитых соком
зреющих апельсинов.

Обагряется месяц,
и плачут
тополя, склонясь пред тобою,
только ждать тебя надо подолгу!
Я свернул уже ночь моей песни
и поставил ее на полку.

Обрати на меня вниманье,
если нет и в помине ветра, -
сердце, закружись,
сердце, закружись!

Летящая с севера стужа,
медведица белая ветра!
Моего ты касаешься тела,
и в плаще
капитанов бесплотных
ты хохочешь
над Алигьери
и дрожишь
от восходов холодных.

Ветер, шлифующий звезды,
ты приходишь с таким опозданьем!
Потерял я ключи от шкафа,
и зарос он
мхом первозданным.

Обрати на меня вниманье,
если нет и в помине ветра, -
сердце, закружись,
сердце, закружись!

Бризы, гномы и ветры,
летящие ниоткуда.
Мотыльки распустившейся розы
с пирамидальными лепестками,
затененные чащей лесною,
флейты,
поющие в бурю,
расстаньтесь со мною!
Тяжкие цепи сдавили
память мою до боли,
и птица, что щебетом звонким
умеет расписывать вечер,
томится теперь в неволе.

Минувшее невозвратимо,
как будто кануло в омут,
и в сонме ветров просветленных
жалобы не помогут.
Не правда ли, тополь, искусник бриза?
Жалобы не помогут.

Обрати на меня вниманье,
если нет и в помине ветра, -
сердце, закружись,
сердце, закружись!


Вальс на ветвях
(Из цикла «Поэт в Нью-Йорке». Перевод А.Гелескула)

Раз,
и два,
и три -
листья мелькнули в окне.
Рыбка плывет по луне.
Не спит река,
но века
море поет во сне.

Лес
отпевает принцесс.
Мгла ему свечи зажгла.
Вторит монашка в дупле.
Девочка ждет на ветле.
Звякнула шишками ель,
ищет пернатую трель.

Но кровью истек соловей
в певчей печали своей.
И все печальнее мне,
потому что и раз,
и два,
и три
листья проплыли в окне.

И скрипач с головой из стекла
и картонная скрипка, и мгла,
и свеченье снегов и седин
с целым миром
один на один.
Тени мертвых и мрамор немой!
Муравейник рассвета зимой!

Где-то молится лес,
отпевая принцесс,
где-то мед на цветке.
Лягушата в реке.
Приближается сумрак
в лавровом венке.

Станет небо для ветра
высоким плетнем,
и гонимые ветки
запляшут на нем
по одной
над луной,
и вдвоем
над ручьем,
и втроем, и по-прежнему врозь,
чтобы мрамору крепче спалось.


Касыда (инструментал) 2003


Танец
("Танец. В саду петенеры". Из цикла "Стихи о канте хондо" ("Силуэт петенеры").
Перевод М.Самаева)

В ночи сада,
выбеленной мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.

В ночи сада...
Розаны и маки
в их венках из крашеной
бумаги.

В ночи сада...
Будто пламя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.

В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят, неба достигая.


Осенняя песня
(перевод О.Савича)

Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий,
но глохнут в душе тумана
моя тропинка и песня.
Свет мои крылья ломает,
и боль печали и знанья
в чистом источнике мысли
полощет воспоминанья.

Все розы сегодня белы,
как горе моё, как возмездье,
а если они не белы,
то снег их выбелил вместе.
Прежде как радуга были.
А снег идёт над душою.
Снежинки души - поцелуи
и целые сцены порою;
они во тьме, но сияют
для того, кто несёт их с собою.

На розах снежинки растают,
но снег души остаётся,
и в лапах бегущих лет
он саваном обернется.

Тает ли этот снег,
когда смерть нас с тобой уносит?
Или будет и снег другой
и другие - лучшие - розы?
Узнаем ли мир и покой с
огласно ученью Христову?
Или навек невозможно
решенье вопроса такого?

А если любовь - лишь обман?
Кто влагает в нас жизни дыханье,
если только сумерек тень
нам даёт настоящее знанье.
Добра - его, может быть, нет, -
и Зла - оно рядом и ранит.

Если надежда погаснет
и начнётся непониманье,
то какой же факел на свете
осветит земные блужданья?

Если вымысел - синева,
что станет с невинностью, с чудом?
Что с сердцем, что с сердцем станет,
если стрел у любви не будет?

Если смерть - это только смерть,
что станет с поэтом бездомным
и с вещами, которые спят
оттого, что никто их не вспомнит?
О солнце, солнце надежд!
Воды прозрачность и ясность!
Сердца детей! Новолунье!
Души камней безгласных!
Сегодня чувствую в сердце
неясную дрожь созвездий,
сегодня все розы белы,
как горе моё, как возмездье.


Немой мальчик
(Из цикла «Песни» («Запредельность»). Перевод М.Самаева)

Мальчик искал свой голос,
спрятанный принцем-кузнечиком.
Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках.

- Сделал бы я из голоса
колечко необычайное,
мог бы я в это колечко
спрятать свое молчание.

Мальчик искал свой голос
в росных цветочных венчиках,
а голос звенел вдалеке,
одевшись зеленым кузнечиком.


Карусель
(Из цикла «Песни» («Теории»). Перевод И.Тыняновой)

Праздничный день мчится
на колесах веселья,
вперед и назад вертится
на карусели.

Синяя пасха.
Белый сочельник.

Будние дни меняют
кожу, как змеи,
но праздники не поспевают,
не умеют.

Праздники ведь, признаться,
очень стары,
любят в шелка одеваться
и в муары.

Синяя пасха.
Белый сочельник.

Мы карусель привяжем
меж звезд хрустальных,
это тюльпан, скажем,
из стран дальных.

Пятнистые наши лошадки
на пантер похожи.
Как апельсины сладки -
луна в желтой коже!

Завидуешь, Марко Поло?
На лошадках дети
умчатся в земли, которых
не знают на свете.

Синяя пасха.
Белый сочельник.